— Почему бы и не поиграть?

— Потому что ты не бог, — с нажимом ответил Алекс. — Ты человек. А человеку свойственно ошибаться. Ты считаешь, она оступилась, когда тебе предпочла своего первого мужа. Однажды ты тоже оступишься. И кто знает, не будет ли твоя ошибка серьёзнее, чем её.

— Серьёзнее? А с чего ты так решил?

— С того, что ты не замечаешь очевидного. Твоя жена уже не та женщина, которая вышла за тебя замуж. Кажется, ты талантлив не только в медицине. Кажется, в тебе есть дар воспитывать из меркантильных сучек заботливых матерей и сильных женщин.

Глава 17

— Елена Павловна, подскажите, с кем я могу проконсультироваться по поводу Лёшкиного лечения?

Заведующая отделением приподняла брови. А я ощущала себя просительницей, требующей едва ли не сверхсекретную информацию.

— Вы, бога ради, извините, Нина Евгеньевна, но вопрос очень уж неожиданный.

— Почему? — я заёрзала от волнения.

— Да потому что вам незачем его мне адресовать. Вы же всё у мужа узнать можете. Из первых рук.

Всё верно. До недавнего времени мне и не подумалось бы пускаться в обход — уж так все вокруг молились на Егора и его методы. А я безоговорочно верила мужу.

Да и как могло быть по-другому?

Когда он снова вошёл в мою жизнь, я была замотанной одинокой матерью, занятой выживанием, а не поисками нового мужа. Егор вернул мне веру в любовь. А когда заболел Лёшка и выяснилось, что это не обычная аллергия, именно Егор пришёл мне на помощь. Другие врачи-иммунологи лишь руками в нашем случае разводили…

Но жизнь не стояла на месте.

Всё менялось — быстро и неотвратимо. И то, что ещё вчера казалось мне невозможным, сегодня становилось реальностью.

Материнское сердце требовало действовать без оглядки на чужие мнения и разговоры.

И сердце это было сейчас не на месте. Я всё отчётливее понимала, что не могу доверять мужу на все сто процентов.

— Елена Павловна, — я сжала ручки лежавшей у меня на коленях сумки, — я к вам обратилась, потому что Егора сейчас не достать. Готовится к конференции. Вечно где-нибудь пропадает, понимаете…

— А-а-а, верно, — завотделением закивала, только сейчас припомнив, что у главного дел невпроворот. — Ну… я немного могу вам сказать. Только что результаты хорошие. Лечение идёт планово. Сын ваш под круглосуточным наблюдением, но это вы и так знаете. Показатели настраивают на оптимизм. На время новогодних праздников предполагается перерыв.

— Перерыв?..

Не припомню, чтобы Егор об этом упоминал.

— Да. Есть основания предполагать, что постепенно организм начнёт справляться без препаратов. Но всё на контроле. Если симптомы вернутся, оперативно среагируем.

А я успела обрадоваться, что перерыв предполагал самое важное — Лёшку отпустят домой на каникулы.

— Боюсь, в этом году не получится, — покачала головой Елена Павловна. — режим строгого наблюдения никто не отменял.

Больше ничего ценного я вытрясти из неё не смогла, но пока брела в палату сына, точно поняла — время бездействия закончилось.

Я выполню этот чёртов заказ, сдеру с Муратова-старшего солидную сумму, а пока разошлю запросы в прочие клиники. Попытаю счастья.

Потому что слова Синицыной о сыне и пациенте так и не шли у меня из головы. Ведь Егор просто от них отмахнулся!

Пусть в своё время консультации в других клиниках ничего не дали, но время идёт.

Буду искать снова. На стороне. Может, с тех пор появились новые методы?..

Мне нужно лишь запросить все необходимые документы о Лёшкином лечении и состоянии.

Быстрее бы уж этот Новый год миновал…

И мысли мои были заняты только этим, даже когда мы с Лёшкой гуляли по коридору, и он мне рассказывал, как в отделение к ним приходила целая команда аниматоров.

Сын восторженно щебетал о представлении, а я рассеянно кивала и вынырнула из своих невесёлых мыслей лишь когда он замолчал и с кем-то вдруг поздоровался.

Я подняла взгляд.

Передо мной стоял совершенно непонятно как очутившийся здесь Алекс Муратов.

Он с высоты своего роста взирал на нас с сыном.

Лёшка удостоился ответного приветствия и даже пожатия руки, что особенно его впечатлило.

Я в недоумении переводила взгляд с сына на деверя.

— А… что вы тут делаете?

Но чтобы Муратов снизошёл до ответа? Да, Нина, мечтай.

— Надеюсь, вы помните, что завтра ваш первый рабочий день? — синие глаза смотрели невозмутимо, будто ничего из ряда вон выходящего в такой ситуации не было.

— Я… само собой. Помню.

— Отлично, — Муратов снова перевёл взгляд на Лёшку. — Выздоровления.

Потом снова посмотрел на меня:

— Жду вас завтра с утра.

И пошагал прочь, оставив меня растерянно глазеть ему вслед.

— Мам, — ладошка сына прошлась по моему предплечью. — Это же старший брат Егора Михайловича?

Я кивнула.

— Он, вроде как… мой дядя, получается?

Дядя, впервые за несколько месяцев увидевший племянника.

— Да, что-то вроде того…

— И ты теперь у него работаешь?

— Да. Этот… дядя нам очень поможет, — пробормотала я, думая о заветной сумме.

Но тогда я не могла даже подумать, что мои слова к деньгам никакого отношения не имели.

Глава 18

— Что, и счастливого пути не пожелаешь? — муж смотрел на меня искоса, поправляя у зеркала в прихожей галстук.

Его водитель давно подогнал авто к крыльцу и терпеливо дожидался своего пассажира на расчищенной от наметённого снега площадке.

Я стояла в дверях гостиной, сложив на груди руки, и думала только о том, что сегодня мой первый рабочий день и нужно бы успеть заскочить к Лёшке, повидаться, после снова наведаться к завотделения, чтобы узнать, не изменилось ли ничего в графике его лечения.

— Желать счастливого пути тебе и твоей ассистентке? — я покачала головой. — Извини, нет никакого желания.

— Синицына едет в команде помощников, — кисло пояснил Егор. — Мы с ней вряд ли будем пересекаться.

— Не моя забота. Мне одного факта достаточно.

Я видела в отражении громадного зеркала, как прищурились зелёные глаза мужа. Он повернулся ко мне, продолжая дёргать рукой, видимо, сильно затянутый узел галстука.

— А знаешь, что самое в этом забавное?

— Забавное? — подняла я брови. — Ты здесь что-то забавное умудрился увидеть?

— Я ведь желал тебе счастья. Помнишь? На твоей свадьбе. Когда ты за Дорофеева своего выходила. Искренне пожелал вам всего наилучшего.

Об упоминании о первом муже мне сделалось не по себе.

Надо же, о чём решил вспомнить.

— Как подобное вообще можно сравнивать?

— А почему нет?

— Потому что я Алексея любила. Я по любви за него выходила, Егор. Это потом всё расклеилось. Потом у него начались с алкоголем проблемы и всё остальное.

— Ну да. А потом он и вовсе сбежал.

От его тона я невольно содрогнулась:

— Звучит так, будто ты считаешь меня виноватой.

Егор смотрел на меня с выражением какой-то непонятной тоски, будто его очень печалило, что я так и не смола понять чего-то очень для него важного.

— Я ведь тебя всё это время любил, Нина. Понимаешь ты? До отупения. И говорил, что вы с Дорофеевым долго не проживёте. Я знал. Но ты заставила меня ждать ещё несколько лет, жить с этим знанием, прежде чем сама всё поняла.

— Так… так я виновата в том, что оказалась такой недогадливой?

— Я ни в чём тебя не виню, — произнёс он тоном, доказывавшим обратное. — Просто, может, я ничего бы нигде больше и не искал, если бы знал, что ты…

— Что? — у меня перехватило дыхание. — Что ты хочешь сказать?

— Если бы знал, что это искренне, — он заглянул мне в глаза, впервые за долгое время позволяя в ответ заглянуть себе в душу. — Что ты сделала выбор в пользу меня не потому, что твой Дорофеев сбежал. Не потому что я вернулся к тебе со щитом, понимаешь?

Моя челюсть понемногу отвисала от этого внезапного откровения. Должно быть, это так рвалось из него, так намозолило, что он решил это высказать и не считаться с последствиями — впереди ведь долгая командировка.